Раннее детство императора Николая Второго

Может ли Царь быть счастлив в браке?
Внимательно ознакомившись с историями русских Царских семейств XIX века, мы придем к выводу, что несчастливые браки были у наших Государей в рассматриваемый период времени, скорее, исключением, чем правилом. И даже Император Александр Второй, отношения которого с супругой очень серьезно осложнились из-за его длительной сердечной связи с княжной Долгоруковой, женился в свое время по страстной романтичной любви и долгое время был счастлив в законном браке.

Не был исключением и его сын Александр Третий. Часто можно встретить утверждение, что он женился на невесте своего рано умершего горячо любимого брата Николая, исполняя долг – стало быть, получил жену вместе с Престолом в наследство. Собственно, в некотором роде так оно и было. Но все же, читая переписку Наследника Престола Александра Александровича с его невестой принцессой Дагмарой, мы можем убедиться, что неожиданно даже для самих молодых людей между ними, и впрямь сосватанными по политическим расчетам, вспыхнуло весьма пылкое и сильное чувство. Подтверждений тому, что брак Государя Александра Третьего был счастливым до донца жизни обоих супругов, множество. В частности, об этом свидетельствовала их младшая дочь, Великая Княгиня Ольга Николаевна Куликовская-Романова. “Между моими родителями было так мало общего, и все же более счастливого брака нельзя было и пожелать, – вспоминала она. – Они превосходно дополняли друг друга”.

Принцесса Дагмара, в православии Мария Федоровна, ощущала себя в высшем обществе очень естественно, это была воистину светская дама, блестящая Великая Княгиня, а впоследствии – Российская Императрица.

В отличие от супруги, Александр Александрович, в 1881 году унаследовавший Российский Престол, был человеком, чуждым светскому обществу, до конца жизни он так и не постиг всех тонкостей дворцового этикета. Зато обладал иным, не в пример более важным качеством – очень любил своих детей, никогда не обделял их отцовским вниманием и всегда старался, чтобы грандиозная работа не забирала его полностью, надолго отрывая от семьи.

В этом отношении Александр Третий на самом деле продолжал традицию. Он не был первым из Романовых, как принято считать, ценившим счастье отцовства. Но у этого Царя был иной характер, чем у его деда Николая Первого и отца Александра Второго – и всем окружающим становилось ясно, что долг отцовский Александр Александрович ставит не ниже долга царского. Не зря именно Александру III принадлежат слова, обращенные к сыну Николаю: “Укрепляй семью, потому что она основа всякого государства”.

Конечно, именно Александр Александрович и создал ту семейную атмосферу, в которой возрастал будущий Государь-мученик Николай Второй. Можно сказать, что мальчику, его братьям и сестрам очень повезло – отец всегда был рядом, отец был примером, был заступником, строгим взыскателем за некрасивые шалости, но при этом обожаемым родителем, авторитет которого был непререкаем. Александр Александрович всегда находил время, насколько это было возможно, приласкать своих детей, поиграть с ними, вникнуть в их проблемы, но иногда – и наказать. В кругу семьи Царь не просто отдыхал от своих государственных дел, но выполнял работу его душе куда более приятную, но не менее ответственную – вырастить из маленьких Великих Князей “нормальных русских детей”, – как вспоминал Владимир Оллонгрен, воспитывавшийся вместе с будущим Николаем Вторым. Книга, написанная Ильей Сургучевым со слов полковника Оллонгрена “Детство Императора Николая II” дает нам, наверное, наилучшее свидетельство о том, каких методов воспитания придерживался Александр Александрович (во время, описываемое в книге, еще Великий Князь).

“Простите, наследник Престола – я, – говорит он Александре Оллонгрен, будущей воспитательнице своих старших сыновей, – а вам дают двух мальчуганов, которым рано еще думать о Престоле, которых нужно не выпускать из рук и не давать повадки. Имейте в виду, что ни я, ни Великая Княгиня не желаем делать из них оранжерейных цветов. Они должны шалить в меру, играть, учиться, хорошо молиться Богу и ни о каких престолах не думать”.

Насколько это хорошо: с малолетства воспитывать будущего Наследника так, чтобы он не думал о Престоле – этого вопроса мы сейчас касаться не будем. Но мы знаем достоверно, что Николай Александрович вырос человеком достойнейшим – добрым, чутким, не делающим различий между людьми по их положению в обществе и сословной принадлежности, всегда желающий оказать людям реальную помощь. Великодушие, честность, отсутствие какой-либо спеси – вот чему учил Николая, Георгия, Ксению, Михаила и Ольгу их добрый и мудрый отец. От сыновей Александр Александрович требовал, чтобы они росли настоящими мальчишками, смотрели противнику в глаза, учились отвечать за свои поступки и не допускали ни малейшей бесчестности. В то же время он на самом деле никогда не забывал, что его дети – в первую очередь дети. Им интересно и подраться, и поиграть, и пошалить – и сам отец, Наследник Престола, гулял и играл со своими маленькими сынишками и дочками. Зимой устраивали снежные баталии, строили крепости, лепили баб во дворе, летом ходили по грибы. Сам Александр Александрович весьма любил пилить дрова, учил этому и детей. Он хорошо понимал, что беготня в саду для детей интересней забав с механическими игрушками, которых у них, конечно же, тоже было немало, и что собственноручно выкрашенное в луковом отваре пасхальное яйцо куда ценнее дорогостоящих сувенирных, даже очень изящно сделанных.

Старший сын Александра Александровича, Николай – Ники, воспринял от отца простоту в общении и живость характера. Он был обаятельно шаловлив, любил игры и занятия, требующие много движения – и это стремление быть всегда в движении, содержать себя в хорошей физической форме сохранилось у Государя Николая Второго на всю жизнь. Но к тому же с ранних лет в Ники проявлялись утонченность, поэтичность и некоторое внутреннее изящество, стремление к прекрасному и любовь ко всему живому. Уже в маленьком мальчике обращал на себя внимание окружающих его мечтательно-задумчивый взгляд. Удивительными казались его очень красивые чистые глаза, когда Ники смотрел на птиц, летящих высоко в небе…

Его волновала боль каждого живого существа – и он слезно молился за выпавшего из гнезда воробья. Его завораживало звучание стихотворных строчек – и Ники просил, чтобы ему читали стихи вслух, когда он сам читать еще не умел. С раннего детства в душе этого мальчика жила очень искренняя, взволнованная религиозность, проявлявшаяся даже в детских мелочах. Все эти качества будущего святого Императора прекрасно развивались в естественной семейной атмосфере, поддерживаемой отцом…

Отец, все время отец…
“Император Всероссийский вставал в семь утра, умывался холодной водой, облачался в крестьянское платье, сам варил кофе в стеклянном кофейнике и, наполнив тарелку сушками, завтракал. После трапезы садился за рабочий стол и принимался за свой труд. В распоряжении у него была целая армия прислуги.

Но он никого не беспокоил. В кабинете у него были колокольчики и звонки. Он не звонил в них. Некоторое время спустя к нему приходила супруга, два лакея приносили небольшой столик. Муж и жена завтракали вместе. На завтрак у них были крутые яйца и ржаной хлеб с маслом. Нарушал ли кто-нибудь их совместную трапезу? Именно в этот момент в кабинете появлялась их маленькая дочурка. Окончив завтрак, Государыня уходила, но крохотная Царевна оставалась с отцом. <…>

В годы раннего детства Великой княгини самые увлекательные минуты бывали после завтрака, когда миссис Франклин приводила свою питомицу в кабинет Императора. Маленькая Ольга тотчас забиралась под рабочий стол отца и тихонько сидела там, прижавшись к крупной овчарке по имени Камчатка. Сидела до тех пор, пока родители не заканчивали свой завтрак.

“Отец был для меня всем. Как бы ни был он занят своей работой, он ежедневно уделял мне эти полчаса. Когда я подросла, у меня появилось больше привилегий. Помню тот день, когда мне было впервые позволено поставить Императорскую печать на один из больших конвертов, лежавших стопками на столе. Печать была из золота и хрусталя и очень тяжелая, но какую гордость и восторг испытывала я в то утро. Я была потрясена тем объемом работы, которую Папа приходилось выполнять изо дня в день. Думаю, Царь был самым трудолюбивым человеком на всей земле. Помимо аудиенций и государственных приемов, на которых он присутствовал, каждый день на стол перед ним ложились кипы указов, приказов, донесений, которые ему следовало прочитать и подписать”. <…>

Утренние встречи с отцом отбрасывали свой яркий и чистый свет на всю дальнейшую жизнь Великой княгини.

“Отец обладал силой Геркулеса, но он никогда не показывал ее в присутствии чужих людей. Он говорил, что может согнуть подкову и связать в узел ложку, но не смеет делать это, чтобы не вызвать гнев Мама. Однажды у себя в кабинете он согнул, а затем разогнул железную кочергу. Помню, как он поглядывал на дверь, опасаясь, как бы кто-то не вошел!” (Йен Воррес. “Последняя Великая Княгиня”).

На самом деле прекрасный отцовский пример перед глазами – уже почти совершившееся достойное воспитание. На этом примере: отец – русский богатырь, самый трудолюбивый, самый добрый человек на свете – и воспитывался будущий Царь Николай Второй. Обладавший завидным трудолюбием и добротой Царь, с душой, проникнутой любовью к исконным русским ценностям…

Мы много говорим о Государе Александре Александровиче как примерном отце семейства. А что же мать, Великая Княгиня, впоследствии Императрица Мария Федоровна?

Йен Воррес, автор книги о детстве Великой Княгини Ольги Александры, слушая ее, удивлялся: на первом плане у маленькой Ольги были Император, Нана (гувернантка), братья и сестра, за ними – целый сонм слуг, солдат, моряков и разных простолюдинов. Но о своей матери Великая Княгиня говорила очень мало. Доверенные беседы с отцом начинались лишь после того, как Императрица покидала кабинет супруга.

“По существу, заходить в комнаты Мама заставляла меня Нана, – вспоминала Ольга Николаевна. – Приходя к ней, я всегда чувствовала себя не в своей тарелке. Я изо всех сил старалась вести себя, как следует. Никак не могла заставить себя говорить с Мама естественно. Она страшно боялась, что кто-то может перейти границы этикета и благопристойности. Лишь гораздо позднее я поняла, что Мама ревнует меня к Нана, однако моя привязанность к Нана была не единственной преградой, разделявшей мать и дочь. Если мы с Михаилом делали что-то недозволенное, нас за эту шалость наказывали, но потом отец громко хохотал. Например, так было, когда мы с Михаилом забрались на крышу дворца, чтобы полюбоваться на огромный парк, освещенный лунным светом. Но Мама, узнав о таких проказах, даже не улыбалась. Наше счастье, что она была всегда так занята, что редко узнавала о наших проделках”.

Не самое приятное дочернее воспоминание. Особенно, если учесть, что в будущем отношения матери и дочери обострятся до предела. Но заглянем вновь в книгу Ильи Сургучева, написанную по воспоминаниям полковника Оллонгрена. Там мы увидим иной образ, иные отношения:

“Он (Ники – М. К.) обожал свою мать. Впрочем, обожал ее и я. Да и не знаю, кто ее не обожал? Вот это было божество в полном значении этого слова. Я дурак, мальчишка, лишался слова в ее присутствии. Я разевал рот и, застыв, смотрел на нее в божественном восторге. Она часто снилась мне, всегда с черным веером, каких потом я никогда не видел. Иногда и теперь я вижу этот прекрасный, раз в году повторяющийся сон, и все тот же страусовый веер, – и тогда я счастлив целую неделю, забывая и старость, и чужбину, и дикую неуютную жизнь. Как это бывало?

Обыкновенно часов в одиннадцать утра, среди занятий, раздавался с четвертого этажа звонок. Все радостно вздрагивали. Все знали, что это звонит мамочка. Тут Ники гордо взглядывал на меня: “его мамочка”. Мгновенно все мы летели на лифт и сами старались ухватить веревку. Достигнув четвертого этажа, в котором жила Августейшая чета, мы через Блюдный зал, знакомой дорогой летели кто скорей, в “ее” будуар. Сейчас же начинались поцелуи и расспросы:
– Ну как спали? Что во сне видели? Боженьку видели?

Начинались обстоятельные, вперебивку, доклады, при которых всегда, с скрытно-радостным лицом, присутствовал и отец.

Дети рвались к матери, грелись у ее теплоты, не хотели оторваться, но увы! Официальное время шло, и родителям нужно было уезжать к деду, в Зимний дворец, где они и проведут потом целый день, до поздней ночи. Я потом слышал, что Наследник потому так упорно ездил в Зимний на целый день, что боялся что отец, Александр Второй, даст конституцию. Мы этого тогда не знали, но знали, что перед расставаньем нас ждет огромное удовольствие. И это удовольствие наступало: Великая Княгиня всех по очереди катала нас вокруг комнаты на шлейфе своего платья. Это была постоянная дань за расставанье, покатавшись, обласканные на целый день, мы снова спускались на свою половину к мрачным книгам и тетрадям”.

Несомненно одно – Мария Федоровна была яркой, незаурядной личностью, обладавшей огромной нравственной силой, которая проявилась, например, при железнодорожной катастрофе в Борках. Во время того страшного испытания, убедившись, что муж и дети невредимы, Императрица Мария Федоровна, не обращая внимания на сильные порезы и ушибы, ободряла пострадавших, резала свое нижнее белье на бинты, и до тех пор не села в вспомогательный поезд, пока в него не были посажены все раненые и погружены убитые.

Так что не исключено, что Мария Федоровна, обладая большой силой воли, с возрастом стала подавлять своих детей, сама не отдавая себя в этом отчета. Уже впоследствии у нее сложатся далеко не лучшие отношения с супругой сына Николая, Александрой Федоровной, женщиной кроткой и необычайно доброй. В любом случае Мария Федоровна была воистину светской дамой, и такой сердечной любви к домашней обстановке, к семейному уюту, как ее супруг, не испытывала. Похоже, что не разделяла она и убеждений Александра Александровича в том, что детям полезно общаться с простым народом.

Великая княгиня Ольга Александровна вспоминала о своей замечательной детской дружбе с простыми солдатами. “До чего же нам было весело, когда мы с Михаилом убегали к ним в казармы и слушали их песни. Мама строго-настрого запретила нам общаться с солдатами, так же, как и Нана, но всякий раз, возвращаясь из казарм, мы чувствовали, будто что-то приобрели. Солдаты играли с нами в разные игры, подбрасывали нас в воздух. Хотя это были простые крестьяне, они никогда не позволяли себе никаких грубостей. Я чувствовала себя в безопасности, находясь в их обществе”.

Владимир Оллонгрен также вспоминает о занимательном общении маленьких Великих Князей Ники и Жоржика (Георгия) с ламповщиком – старым солдатом. Однажды мальчики рассказали об этом деду – Императору Александру Второму.

“И Император умиленно сказал:
– Пари держу, что это папин солдат.

И тут, забыв нас, взрослые заговорили очень оживленно, и дедушка, размахивая своим легким, как пух, платком, начал оживленно держать речь:
– Лучшими учителями детей, самыми талантливыми, были всегда папины солдаты, да-с! Не мудрствовали, никакой такой специальной педагогики, учили по букварю, а как учили! Молодец солдат! Передайте ему мое спасибо! Один такой солдат лично мне со слезами на глазах говорил однажды: где поднят русский флаг, там он никогда уже не опускается. А Ломоносов?” (Илья Сургучев. “Детство Императора Николая II”).

Император Александр Второй – обожаемый внуками дедушка – еще одна фигура, для маленьких детей колоссальная, оставившая огромный след в их сердцах. Он тоже замечательно вписывался в понятие “Семья” и придавал патриархальной основательности и, если можно так выразиться, какой-то мощи этому понятию. При этом это был самый настоящий дедушка, обожавший баловать внучат.

“Император Александр Второй. Боже! Какой это был дедушка и какое счастье было иметь такого дедушку!

Во-первых, от него очаровательно пахло, как от цветка. Он был веселый и не надутый. В его глаза хотелось бесконечно смотреть. В этих глазах сидела такая улыбка, за которую можно было жизнь отдать. И как он умел играть, этот милый дедушка, и какой мастер был на самые забавные выдумки! Он играл в прятки и залезал под кровать. Он становился на четвереньки и был конем, а Жоржик – ездоком, и конь кричал:
– Держись тверже, опрокину!

Потом садился на стул, как-то отодвигал в сторону лампу, начинал по-особенному двигать пальцами, и по стенке начинал бегать то заяц, то горбатый монах. Мы смотрели разинув глаза и не дышали. Дедушка начинал учить нас складывать пальцы, но у нас не выходило, он вытирал с лица пот и говорил:
– Ну потом как-нибудь, в другой раз… Когда подрастете.

Он был счастлив с детьми, этот дедушка, как-то по-особенному и по-смешному умел щекотать нас за ушами и подкидывал маленькую Ксению чуть не под потолок, и она, падая ему в руки, как-то вкусно всхлипывала, смеялась и кричала:
– Еще, еще!

Император в изнеможении бросался в кресла и, как после танцев, широко обмахивался платком, а потом опять набирался сил и искал свои перчатки. Как сейчас вижу эти ослепительно белые, просторные перчатки. Император заводил два пальца в перчатку, и перчатка начинала тоненьким голосом разговаривать:
– А отчего у Жоржика вихор на затылке? А отчего у Ксеньюшки носик красненький?” (Илья Сургучев. “Детство Императора Николая II”).

Таким образом, мы видим, что если детство Государя Николая Александровича, его братьев и сестер, и отличалось, естественно, от детства их сверстников, но все-таки оно у них было – доброе и светлое. “Как нам было весело! – вспоминала Великая Княгиня Ольга Николаевна. – Китайская галерея была идеальным местом для игры в прятки! Мы частенько прятались за какую-нибудь китайскую вазу. Их было там так много, некоторые из них были вдвое больше нас. Думаю, цена их была огромна, но не помню случая, чтобы кто-нибудь из нас хотя бы что-нибудь сломал”.

Роскошь последние Романовы не любили. Царь Александр дарил детям на праздники полезные книги, садовые инструменты. Обстановка в комнатах маленьких Великих Князей была скромной, кормили их тоже отнюдь не по-царски. К чаю подавалось варенье, хлеб с маслом, печенье, а вот пирожные дети видели редко. Обед тоже был прост, и дети ели все, что им давали. Но не это определяло их жизнь – простота была в отношениях. Братья и сестры очень любили друг друга – они доверяли друг другу свои детские тайны, шутили, смеялись, ссорились и мирились. Ники обожал веселый нрав своего брата Георгия, даже записывал удачные шутки Жоржика, и прятал написанное в “шкатулку курьезов”, которую перечитывал потом уже, даже став взрослым.

А еще детей соединяло вместе переживаемое религиозное чувство. Рождество и Пасха были в первую очередь семейными праздниками, и они на всю жизнь оставили самый светлый след, самое теплое воспоминание. Со слов Великой Княгини Ольги Николаевны Йен Воррес пишет, что “счастливые семейные торжества, но в эти два дня понятие “семья” включало не только Императора, Императрицу и их детей, но также великое множество родственников. К ней принадлежали тысячи слуг, лакеев, придворной челяди, солдат, моряков, членов придворного штата и все, кто имел право доступа во дворец. И всем им полагалось дарить подарки”.

Дети Государя Александра Третьего Александровича воспитывались в любви, в радости, в свете христова учения, в простоте и бескорыстии. Поэтому можно много спорить о качествах Николая Второго Александровича как Императора, но одно остается несомненным – это был воистину святой человек, в жизни своей, как и в смерти, являвший людям прежде всего свои христианские качества – заботу, милосердие, любовь…