Николай II Последний русский император
Цесаревич Николай Александрович. 1890 г?
По давней традиции, образование наследника престола обычно завершалось большим заграничным путешествием. Как правило, его целью было представить будущего российского самодержца дворам монархической Европы. Однако Александр III отступил от обычая прежних лет, и 23 октября 1890 года в сопровождении небольшой свиты цесаревич Николай с братом Георгием и примкнувшим к ним через две недели в Афинах кузеном, греческим принцем Георгом, отправились в экзотическое по тем временам путешествие на Восток.
Маршрут пролегал вокруг Азии – через несколько морей и океанов: предполагалось побывать в Египте и Индии, далее следовали Цейлон, Сингапур, Ява, Китай и Япония. Обратный путь наследник предпочел совершить по Сибири, отклонив заманчивый вариант с посещением Америки, которую, как ему казалось, можно повидать “когда-нибудь потом”. Путешествие, совершаемое в таком молодежном и почти семейном кругу, обещало быть очень привлекательным и уже с первых недель давало массу впечатлений – “одинаковые от места к месту деревни и кучки пальм” на Ниле сменялись загадочными пирамидами с гробницами фараонов, водопад в Асуане – древними храмами и волнующими танцами альмей, торжественные визиты, обязательные и порой утомительные приемы – веселыми балами, катанием на верблюдах, неожиданными встречами и довольно симпатичным общением с радушными местными жителями, готовыми одаривать русского принца самыми диковинными вещами. Индия добавила знакомство с джунглями и таинственную прелесть охоты, хотя и не очень успешной для Николая (ему доставалась лишь мелкая птица, тогда как его удачливым спутникам – пантеры и даже тигры).
Безмятежность странствия была нарушена болезнью великого князя Георгия, который с трудом переносил индийскую жару, очень страдал от лихорадки и вынужден был покинуть экспедицию уже в Бомбее 23 января на эсминце “Адмирал Корнилов”. Зато через неделю путешественников ожидала большая радость – на Цейлоне, в порту Коломбо, они восторженно встречали яхту “Тамару” с великими князьями Александром и Сергеем Михайловичами, которые провели с ними незабываемые дни.
По мере передвижения – Сиам и Сайгон, Чолон, Гонконг и Кантон, Ханькоу и Шанхай – трюмы кораблей заполнялись восточными дарами и подношениями – дорогими тканями, кустарными поделками, экзотическими фруктами, напитками и даже живностью (здесь были слоны, черная пантера, обезьяны и множество птиц).
15 апреля 1891 года экспедиция прибыла к берегам Японии. “Точно не воочию видишь все это, а на привезенном с Дальнего Востока рисунке, на изящно лакированном шкапчике или подносе…”, – фиксировал свои впечатления от Нагасаки в дневнике экспедиции князь Э. Ухтомский, будущий редактор “Санкт-Петербургских ведомостей” и автор роскошно иллюстрированного трехтомного издания “Путешествие наследника цесаревича на Восток”. Однако уже вскоре так замечательно начавшаяся поездка по Стране Восходящего Солнца была прервана неприятным инцидентом, чуть не стоившим Николаю жизни. В небольшом городке Отсу 29 апреля после посещения храма и обеда у губернатора, когда молодые люди сели в повозки-рикши, на него напал с саблей разъяренный японский полицейский (по одной версии религиозный фанатик, по другой – сумасшедший ревнивец).
“Не успели мы отъехать двухсот шагов, – описывал потом Николай это происшествие в письме к матери, – как вдруг на середину улицы бросается японский полицейский и, держа саблю обеими руками, ударяет меня сзади по голове! Я крикнул ему по-русски: что тебе? и сделал прыжок через моего дженрикшу. Обернувшись, я увидел, что он бежит на меня с еще раз поднятой саблей, я со всех ног бросился по улице, придавив рану на голове рукой”. Второго удара не последовало – греческий принц Георгий свалил полицейского наземь и тем самым, возможно, предотвратил худшее. Во всяком случае Николай, в полной мере ощутивший серьезность положения, именно его считал своим спасителем. “Я положительно взбешен дошедшими до меня слухами, будто Барятинский позволяет себе утверждать, что не Джорджи (Георгий греческий. – Авт.) спас меня в Оцу, а оба Дженрикши, – записал он, например, в дневнике 8 октября 1891 года. – Не понимаю, чего он этим хочет достигнуть, себя ли выгородить (кто же его обвиняет в бездействии?) или же очернить Джорджи; но зачем? – это по-моему, просто подло!”
11 мая, прервав по настоянию отца путешествие, Николай прибыл в Россию, где ему “после обозрения иноземных стран Востока”, как говорилось в полученном им от Александра III рескрипте, предстояло включиться в повседневные государственные дела. Поручение державного родителя касалось постройки “сплошной через всю Сибирь железной дороги, имеющей соединить обильные дарами природы Сибирские области с сетью внутренних рельсовых сообщений”. В присутствии цесаревича Николая Александровича совершалась закладка Владивостокского вокзала – конечной станции Сибирской железнодорожной магистрали.
Путь до Петербурга – через Хабаровск, Нерчинск, Читу, Иркутск, Томск, Тобольск, Сургут, Омск, Оренбург – занял около двух месяцев. Только 4 августа наследник, полный новых, не менее сильных, чем за границей, впечатлений, оказался в столице. “…Подумай сам, где мне было сыскать время в Сибири, – оправдывался он перед великим князем Александром Михайловичем за свое молчание, -когда каждый день и без того был переполнен до изнеможения. Несмотря на это, я в таком восторге от того, что видел, что только устно могу передать впечатления об этой богатой и великолепной стране до сих пор так мало известной и (к стыду сказать) почти незнакомой нам, русским! Нечего говорить о будущности Восточной Сибири и особенно Южно-Уссурийского края”.
В 1892 году Александр III привлек цесаревича к работе Государственного Совета и Комитета Министров для непосредственного ознакомления с этими высшими учреждениями империи. Вместе с тем он явно не считал его готовым к какой-либо самостоятельной роли. Когда примерно в то же время С. Ю. Витте предложил назначить Николая председателем Комитета по постройке Великого Сибирского пути, что стало бы обычным шагом на пути приобщения наследника к текущей государственной деятельности, император крайне изумился и заметил: “Да ведь он совсем мальчик; у него совсем детские суждения: как же он может быть председателем Комитета?” Тогда никто, включая самого Александра III, не мог предположить, что могучему самодержцу оставалось всего два года жизни.
