О команде убийц царской семьи и ее национальном составе

О трагической судьбе семьи Николая II Романова, ее гибели в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. в Екатеринбурге имеется большая литература, и практически в каждой публикации (как и в кинофильмах) поднимается вопрос не только об организаторах преступления, лицах, принявших решение о казни, но и о непосредственных исполнителях. Но по этому вопросу, во-первых, существуют чрезвычайно большой разброс противоречивых мнений, во-вторых, в подавляющем большинстве случаев приводимые сведения, списки участников расстрела на документально-источниковую поверку оказываются просто ошибочными.

Начиная со следствия белых властей, последующих изысканий, кончая современными, их участники указывают, что расстрел членов бывшей царской семьи и обслуживавших ее лиц, находившихся в Доме особого назначения (в доме Н.Н. Ипатьева), был произведен командой внутренней охраны, доставленной в него вновь назначенным комендантом Я.М. Юровским, с участием его самого, как и его помощника — Г.П. Никулина. Это утверждение в своей основе верно, но оно нуждается в целом ряде уточнений и дополнений. Практически все организаторы и руководители, сами участники и очевидцы расстрела чекистскую команду внутренней охраны именовали “латышской”. В то же время почти все они одновременно оговаривались, что в ее составе были и русские. Но еще следствие 1918 г. подметило, что “латыши” могли быть и не латышами, а просто людьми, не знающими или плохо знающими русский язык. И это важно подчеркнуть.

Солдаты-латыши в большей или меньшей степени знали русский язык. Выяснилось, что в доме бывали и люди, с которыми разговаривали на немецком языке. В ту пору главной опорой большевиков в борьбе за сохранение власти, особенно в осуществлении карательных мер, были латышские стрелки (как и бывшие военнопленные — мадьяры, австрийцы, немцы и другие). И население карательные, чекистские отряды, если они состояли из иностранцев, часто называло “латышскими”, “латышами”, подобно тому, как в старину называли в России всех иностранцев “немцами”. Дело доходило до того, что подчас и русских охранников в доме Ипатьева называли “латышами”, вместе с произнесением их подлинной фамилии: “латыш Кабанов”, то есть тоже каратель, чекист.

Многие российские и зарубежные авторы писали и пишут о совершении расстрельной акции то “латышами”, то “мадьярами” или австро-венграми вообще (т.e. и австрийскими немцами). Основанием для подобных утверждений служат и неоднократные заявления руководителя казни, коменданта Дома особого назначения Я.М. Юровского, и других участников событий, хотя при предметном рассмотрении состава исполнителей акции ими назывались в основном русские. В последние десятилетия точка зрения о совершении расстрела латышами или австро-венграми получила особенно широкое распространение. В основном тому послужило появивление в печати двух источников, в том числе одного совершенно нового для читателя “документа”. Рассмотрим их.

В США в 1984 г. вышла в свет книга “Письма Царской Семьи из заточения”, составленная Е.Е. Алферьевым. В ней помещены документы, которые, как и воспоминания, в свое время были предоставлены средствам печати бывшим военнопленным-австрийцем И.П. Мейером, оказавшимся в 1918 г. в Екатеринбурге. В документе содержится “Список команды особого назначения в дом Ипатьева (1-го Камишл. стрелк. полк)” (орфография источника. — И.П.).Приведены имена семи бывших военнопленных: Горват Лаонс, Фишер Анзелм, Здельштейн (очевидно, следует читать “Эдельштейн”. — И.П.) Изидор, Фекете Эмил, Над Имре, Гринфельд Виктop и Вергази Андреас”, а далее — троих русских, как от “Обл. ком.” (очевидно, имеется в виду уральская областная Чрезвычайная комиссия. — И.П.): Ваганов Серге, Медведев Пав, Никулин”. В документе не сказано, что эти семеро участвовали в расстреле, но помещение их имен рядом с тремя определенно известными цареубийцами толкают читателя на отождествление тех и других.

Составитель книги дал документу наименование: “Список команды чекистов, назначенных в дом Ипатьева для расстрела Царской Семьи под начальством Юровского”. Вот эти-то семь австро-венгерских военнопленных (иногда с подразделением на немцев-австрийцев, венгров и евреев) называются участниками расстрела членов царской семьи (с указанием и трех остальных русских, а также Юровского или без них). Возникло чрезвычайно много инсинуаций вокруг имени “Над Имре” — его читают как “Имре Надь” (одно время возглавлявший Венгерское правительство). На деле Имре Надь, будучи военнопленным, не был на Урале. Такие фамилия и имя в Венгрии чрезвычайно распространены.

По длительному изучению документа в сопоставлении его с большой суммой других источников, автор этих строк пришел к твердому выводу, что, во-первых, ни один из семи указанных австро-венгров не участвовал в расстреле, во-вторых, что документ вообще сфабрикован. Он датирован 18 июля, то есть временем после совершившегося в ночь на 17 июля расстрела. Далее. Павел Медведев, как и Ваганов, не были чекистами, хотя и участвовали в расстреле. Чекистом был другой назначенец в дом Ипатьева — М.А. Медведев (Кудрин). Имя Ваганова не Сергей, а Степан. Почему-то не значится П.З. Ермаков, который был действительно направлен в дом Ипатьева для производства казни вместе с Вагановым и Медведевым. Вызывает вопросы и штамп документа. Но главное: на 18 июля “1-го Камышловского стрелкового полка” не существовало. Он был сформирован много позднее — лишь 10 августа. Нужно “отдать должное” фабрикатору “документа”: в указанный полк действительно вошли и отступившие из Сибири подразделения “интернационалистов”, в основном венгерских военнопленных, в числе которых были и бойцы с такими же или сходными именами. Немало таковых в июле находилось и в Екатеринбурге. Имена же троих русских могли быть взяты из следственных материалов Н.А. Соколова и других (с неточным указанием имени Ваганова; М.А. Медведев же в них не фигурирует вообще и назван его однофамилец — Павел).

Мейер — австриец, был представителем интернационалистов в Уралоблсовете и лично знал многих из них. Список семи иностранцев завершается именем “Вергази Андреаса”. Здесь возникает большой вопрос. Дело в том, что следствием в 18-м же году, в самом начале, в доме Ипатьева была обнаружена, сфотографирована и опубликована в книгах и Н.А. Соколова, и М.К. Дитерихса надпись стоявшего на посту венгра: на русском — “№ 6. Вергаш Карау… 1918. УП/15”; и на мадьярском — “Verhas Andras… 1918 УП/15 eor segen” (“стоял на часах”). Под фотокопией этой настенной надписи Соколов дал заголовок: “Надпись на русском и мадьярском языках, сделанная в доме Ипатьева палачом-чекистом за сутки до убийства”.

Поскольку надпись постовым была сделана всего за полтора суток до расстрела, Соколов опрометчиво, без иных данных, отнес этого человека к убийцам, тем самым дав повод для “австро-венгерской” версии состава расстрельной команды, хотя это и расходилось с другими его же данными. Итак, мы имеем дело с почти совпадающими именами, фамилиями в материалах следствия и реальными данными по одному из имен в списке рассматриваемого документа (“Вергази Андреас” и “Верхас Андрас”). Как и в случае с именем Имре Нада, мы также имеем дело с весьма распространенным венгерским сочетанием имени и фамилии. Вместе с тем команда из семи военнопленных, включая Вергази (Верхаса), могла существовать, “быть при сем деле”, но не принимать участия в расстреле. Команда эта могла быть в доме Ипатьева. Имеются достаточно убедительные данные о том, что в доме в эти дни действительно были люди, с которыми Я.М. Юровский разговаривал не по-русски. Как показывал на следствии разводящий внешней охраны, некоторое время являвшийся и ее начальником, А.А. Якимов, в ДОНе появлялся “человек, лицом смуглый, похож он был на еврея” и разговаривал с Юровским “как будто пo-жидовски”.

Корреспондент английской газеты “Таймс” Р.А. Вильтон, бывший в Екатеринбурге в составе следственной группы Н.А. Соколова в качестве заведующего фотолабораторией, в опубликованной им в 1920 г. книге дважды отметил, что из Москвы вместе с возвратившимся И.И. Голощекиным прибыл с командой человек (“еврей”), “с черной, как смоль, бородой”. Он, как и команда, действовали чрезвычайно конспиративно. О появлении этого человека в доме Ипатьева давали показания местные жители, в частности Е. Д. Лобанова.

Нельзя не указать на книгу писателя И.Л. Бунича “Династический рок”, с литературным домыслом, в которой упоминаются документы (без ссылок на источники), перекликающиеся, а то и текстуально совпадающие с материалами чекистского следствия в 20—30-е годы по делу о царских сокровищах. Среди них приводится документ, в котором говорится о поездке представителя ВЧК (назван А.Е. Лисицыным, фамилия писателем, возможно, изменена) со специальной командой вместе с И.И. Голощекиным, их действиях. Наконец, я сам в начале 60-х годов, беседуя с Е.Л. Мельтцер (вдовой В.Д. Тверитина), выяснил, что накануне расстрела царской семьи в городе, в Американской гостинице (ее занимала облЧК), находилась московская чекистская команда, составленная ив военнопленных, говоривших на немецком языке. Мельтцер в те дни вместе с Тверитиным готовилась к нелегальной работе в белом тылу после эвакуации из Екатеринбурга красных. Уполномоченный ВЧК, Центра должен был проконтролировать исполнение карательной акции. Можно предположить, что его команда могла быть использована и в самом осуществлении ее, прояви местные чекисты “слабость”. Не исключено, что в дни подготовки расстрела отдельные члены команды ВЧК, в том числе упоминавшийся Верхас, использовались в несении охранной службы. Однако пост № 6 на веранде относился не к внутренней, наиболее важной, а внешней охране. В подробных воспоминаниях чекистов Г.П. Никулина, Г.А. Кабанова и В.Н. Нетребина из внутренней охраны нет никаких данных о вливании кого-либо в их команду до самых последних дней.

Итак, в охране дома Ипатьева могли быть австро-венгры, в том числе Верхас. При фабрикации документа могли быть названы реальные лица временно находившейся там команды, что все же маловероятно. Ибо список Мейера мог быть составлен только после 10 августа, коль скоро дело изображается в связке с 1-м Камышловским стрелковым полком, которого в указанное время не существовало. Более реальной насчет задействованности семи австро-венгров в расстреле царской семьи может служить версия, связанная с другой командой. Обратимся к тексту телеграммы председателя Уральского облсовета А.Г. Белобородова от 8 июля 1918 г. в Пермь областному комиссару финансов Ф.Ф. Сыромолотову, находившемуся там с вывезенными из Екатеринбурга ценностями, а также Пермскому губвоенкому М.Н. Лукоянову и уполномоченному облсовета В.П. Матвееву: “Если можно заменить безусловно надежными людьми команду охраны поезда, всю смените. Пошлите обратно в Екатеринбург”. Чекист В.П. Матвеев, бывавший в доме Ипатьева, руководил погрузкой эшелона с ценностями, формировал его охрану и наблюдал за исполнением ею обязанностей в дальнейшем пути следования. В связи с разразившимся в Ярославле 6 июля антибольшевистским восстанием поезд, ранее отправлявшийся в Москву, был задержан и возвращен в Пермь. Зачем понадобилось Белобородову срочно вызывать из Перми команду охраны и что это была за охрана? Замечу, что в отсутствие И.И. Голощекина А.Г. Белобородов осуществлял общее руководство подготовкой казни. Вряд ли ошибусь, если скажу, что надежная команда нужна была, на всякий случай, для того же дела. Удалось выяснить, что команда была составлена Матвеевым в Екатеринбурге частично из австро-венгров. Частью команда охраны действительно была отправлена обратно. К сожалению, имен этих обольшевиченных военнопленных он не назвал. Не мог ли быть участником этой охраны отметившийся 15 июля на посту № 6 Верхас, так и не сумевший дописать по-русски слово “караулил”? Не мог ли список австро-венгров быть воспроизведен задним числом, когда они были уже отправлены в Камышловский полк? Вполне вероятно, что для Матвеева могли вызвать группу интернационалистов из района Камышлова — Ирбита — Ирбитского завода из действовавших там отрядов, действительно влившихся 10 августа в 1-й Камышловский полк. После убийства царской семьи их, скорей всего, вернули в эти отряды, потом они стали командирами и бойцами именно этого полка. Обращает на себя внимание то, что первым в списке как комендант назван “Лаонс Горват”. Во всяком случае, составителю документа хорошо были известны имена австрийцев и венгров 1-го Камышловского стрелкового полка, в котором их было больше, чем в каком-либо ином.

В качестве внутренней охраны в доме Ипатьева в литературе рассматривается еще одна команда. Она, за исключением вписанных в нее коменданта дома и его заместителя — Я.М. Юровского, Г.П. Никулина, а также М.М. Кованова, целиком латышская по составу. Этот список был составлен старым латышским коммунистом Я.М. Свикке, который в мае 1918 г. под именем Родионова по поручению ВЧК и лично В.И. Ленина, Я.M. Свердлова и Ф.Э. Дзержинского совместно с П.Д. Хохряковым перевозил из Тобольска в Екатеринбург вторую группу семьи Николая II. Список Свинке был составлен тогда, когда он был уже пенсионером и, как отмечали знавшие его люди, не вполне психически здоровым, с манией величия незаслуженно забытого, оставленного без коммунистических милостей. После его смерти этот список был обнаружен журналисткой С.В. Лихачевой в его личных бумагах и опубликован с высказанной уверенностью, что это и есть те люди, которые расстреливали царскую семью.

Приведу этот документ:

“Список товарищей, работавших под моим руководством в Свердловске:

1. Цельмо Ян Мартынович — командир отряда внутренней охраны.

2. Каяко Янис — взводный.

3. Сникер Ян Мартынович.

4. Круминьш Николай Петрович.

5. Круминьш Карл Бертович.

6. Озолиньш Эдуард — заместитель Цельмса.

7. Сирупо Эдуард Францевич.

8. Юровский Яков Михайлович — комендант дома Ипатьева.

9. Никулин Григорий Петрович — заместитель Юровского.

10. Цинит Петр Петрович — секретарь комиссара Свикке.

11. Пратниэк Карл.

12. Кованов Михаил Михайлович — бывший шифровальщик и казначей.

13. Рубенис Эдвин Альфредович.

Как можно понять, Свикке во внутреннюю охрану под командой Я.М. Цельмо (Цельмса) включает первых семерых, остальные (10-й—13-й) вроде бы находились при нем самом. Обратим внимание и на то, что в бумагах Свикке не говорится о первых семи лицах именно как об участниках расстрела. Речь о них идет как о входивших во внутреннюю охрану, причем получается, что уже при коменданте Юровском. Участниками расстрела (определенно или с оговорками) их стали называть уже историки и публицисты. Я длительное время изучал этот вопрос и выяснил, что перечисленные латыши — реальные лица, летом и осенью 1918 г. почти все они действительно были при Я.М. Свикке.

Итак, команда внутренней охраны. Она была сформирована одним из видных уральских функционеров, являвшимся, в частности, заместителем председателя, на деле — руководителем областной ЧК Я.М. Юровским. Численность ее, по разным источникам, определяется в десять или “примерно в десять” человек. Прибыла она в дом Ипатьева 4 июля и разместилась в нижнем этаже.

Из показаний подследственных уже в 1918 г. стали известны имена ряда действительных ее членов. Но некоторые лица, находившиеся в доме, к ней причислялись ошибочно. Генерал М.К. Дитерихс, осуществлявший общее руководство следствием, следователь Н.А. Соколов сочли, что А. Верхас — из внутренней охраны. По аналогии Дитерихс отнес к составу команды и Рудольфа Лашера. Однако этот пленный из Австро-Венгрии не входил в состав охраны вообще. Он еще до прибытия команды чекистов выполнял в доме хозяйственную работу. Дитерихс в своей книге допустил и труднообъяснимую ошибку, причислив к составу команды чекистов “латыша Лякса”. Но Лякс, точнее — “Лякс-Скорожинский” в числе других рабочих поляков завода Ятес в Екатеринбурге был завербован еще в мае первым комендантом ДОНа А.Д. Авдеевым в состав внешней охраны. Он в ее списке и значится. Между тем, восприняв данные Дитерихса на веру, многие приводят их в своих публикациях, причем часто отсекая Кабанова (как русского), единственно реального члена внутренней охраны, выявленного следствием. В материалах следствия фигурируют имена военного комиссара ВИЗа П.З. Ермакова и его помощника С.П. Ваганова, направленных в ДОН для участия в расстреле, но не входивших в охранную команду, как и члена коллегии облЧК М.А. Медведева (Кудрина). М.А. Медведев (Кудрин), П.З. Ермаков, Я.М. Юровский, Г.П. Никулин действительно приняли участие в расстреле. Все они оставили воспоминания, в которых повествуется об участии в совершении казни их самих, а также П.С. Медведева — начальника внешней охраны. Павел Медведев попал в плен к белым, на допросах подробно описывал расстрел, но заявил, что сам лишь наблюдал за ним и личного участия не принимал. Но, как показали его подчиненные, он был расстрельщиком, да и сам после этого признавался в этом своим друзьям, жене.

Несколько сложнее с С.П. Вагановым, как и А.Г. Кабановым (о нем позднее). Следствию имя Ваганова в числе расстрельщиков называлось, но иногда вместо него — имя визовца же Д.Е. Костоусова. Однако другие источники свидетельствуют о том, что последний активно участвовал только в первом захоронении трупов, в шахте у Ганиной ямы, но не в расстреле, и что сам расспрашивал о нем участников, в том числе Ермакова. Ермаков в воспоминаниях писал, что в дом Ипатьева взял с собой одного “латыша”. Возможно, имел в виду именно его, поскольку отмечал, что он состоял в его карательном (визовском) отряде. Но в другом случае он пишет, что “теперь фамилию (его. — И.П.) не знаю”, хотя поверх строки вписывает “Ян”. Некоторые свидетели этого события указывают, что вместе с Ермаковым в ДОН прибыл, а затем на машине с трупами выехал именно Ваганов, что он участвовал в расстреле. Костоусов в этой связи не упоминается. Таким образом, можно считать абсолютно выясненным вопрос об участии в расстреле: Я.М. Юровского, Г.П. Никулина, М.А. Медведева (Кудрина), П.С. Медведева, П.З. Ермакова и С.П. Ваганова. Но список ими не исчерпывается. В расстреле были задействованы и чекисты из внутренней охраны. К ней имел отношение из перечисленных лиц лишь Никулин, как ее начальник (по совместительству).

Первоначально предполагалось, что казнь будет произведена только или почти только чекистами команды внутренней охраны. Вопрос о казни, форме ее обсуждался с ними еще до наступления трагической ночи, до прибытия столь многочисленной группы претендентов на роль убийц из ответственных лиц, которая не могла не повлиять на количественный и персональный состав привлекаемых для этого “ипатьевских латышей”. Причем предполагалось, что убийц будет столько же, сколько и жертв (по одному на каждую, персонально). Поскольку в заключении до последнего дня находился мальчик — ученик повара Л. Седнев, выведенный оттуда незадолго до казни, кое у кого в памяти отложилось количество расстреливаемых не 11, а 12. А в связи с этим —12 расстрельщиков. Часть чекистов (те, кому по жребию выпала роль убийц женщин, девушек, детей) заявила об отказе в побоище (указывается 2—3 человека, и именно “латыша”). Сколько же всего было участников убийства и их полный список выяснить до конца затруднительно. Но мы с читателем имеем возможность если не до конца, то вплотную подойти к выяснению этого вопроса.

Вернемся к численности и персональному составу команды внутренней охраны. Речь шла о десяти (примерно десяти) чекистах. Возможно, в их числе имелся в виду и Г.П. Никулин как начальник охраны. Выясняется, что в составе внутренней охраны определенно был и А.Г. Кабанов. Кабанов оставил воспоминания, частью опубликованные в печати. Их полный текст я нашел в Государственном архиве Хабаровского края. Кабанов стал работать в облЧК с мая 1918 г. В этой системе в качестве виднейших тюремщиков “трудились” уже два его брата (оба — “Михаилы”), один начальником, другой комиссаром 2-й Екатеринбургской тюрьмы. Кабанов также занимался заключенными из числа бывших придворных царя, перевозил великих князей из Екатеринбурга в Алапаевск. Юровский привел его во внутреннюю охрану несколько позднее других. И Кабанов был, как он пишет, назначен начальником пулеметной команды. Кабанов писал, что в ДОНе ему представили команду, состоящую из “4 коренастых латышей” и “еще 4 человек”, очевидно, следует понимать — русских. С Кабановым получается 9 человек, примерно столько же называют другие источники. И по составу: половина русских и столько же — нерусских. Сохранились еще воспоминания В.Н. Нетребина (от 1925 года), состоящего также в команде внутренней охраны, что подтверждал Юровский и по документам двух уральских архивов. В свою очередь, Нетребин указывает на вхождение в команду и двух латышей, и еще 21-летнего “учащегося горного училища”, имени которого он не вспомнил. Заметим, что Кабанов называет его “студентом горного института”.

Следует отметить, что и Нетребин и Кабанов находились в доме Ипатьева после убийства еще несколько суток, заняты были разбором вещей с участием специалиста-горняка. Судя по его возрасту, знаниям и тому, что буквально напротив дома Ипатьева находился Харитоновско-Расторгуевский дом, в котором в то время размещался Уральский горный институт, — это был студент. И он, видимо, ночевал в ДОНе в одной комнате с Нетребиным, лучше запомнился, нежели другие, — и поэтому, и по особой его роли. Воспоминания Кабанова более обстоятельные и точные во всех отношениях. Примечательно, что он описывает студента-горняка не как бойца внутренней охраны. С большой долей уверенности можно сказать, что таковым он не был и тем более — убийцей, хотя вопрос остается для последующего исследования.

Итак, выясняется, что в команде внутренней охраны состояли: ее начальник Никулин, Кабанов, Кованов, Нетребин, возможно (но маловероятно) — безымянный студент, всего 5 из 9 или 10 человек.

Есть ли данные об их участии в расстреле? Есть, и совершенно определенные, о троих из четверых — о Никулине, Кабанове и, как удалось мне выяснить в последнее время, — Нетребине. В.Н. Нетребин подробно повествует о своем участии в подготовке казни, но очень лаконично — о ней самой, неоднократно употребляя выражение “мы” (“мы подготовили оружие” и т.п.). Но ранее он указал, что по жребию вместе с одним из “латышей” должен был играть решающую роль в убийстве, что всему сопутствовали большие переживания и т.п. Он не сказал лишь, что и сам стрелял и в кого стрелял. Возможно, потому что воспоминания составлял для отправки их в Свердловск письмом.

Совсем недавно в Нижнетагильском архиве удалось обнаружить дело Нетребина, в котором его мать, П.И. Нетребина, и целый ряд участников гражданской войны свидетельствуют о его действительном участии в расстреле царской семьи, причем об этом как о главной заслуге перед Советской властью. Указывается и на то, что в части дела, отправленного в Москву в связи с переездом туда самого Нетребина, имеются свидетельства на этот счет бывших уральских руководителей. Да, В.Н. Нетребин не только находился в подвальной расстрельной комнате, но и сам был одним из расстрельщиков.

По некоторым данным, перед самым убийством в дом Ипатьева скрытно, с предельными мерами предосторожности проскользнула небольшая новая команда. Думаю, что это и были московские чекисты, проживавшие в Американской гостинице. Находился там, наряду с местными руководителями, и уполномоченный ВЧК. Был ли кто-то из этой команды привлечен к производству расстрела? Вряд ли, им важно было утаивать какое-либо участие во всей этой преступной акции центра, вождей большевистской партии. Они убедились, что много нашлось надежных охотников “отличиться” во имя пролетарской революции и среди местных чекистов. Люди ВЧК лишь перекрыли вход в верхний этаж и изымали документы царской четы.

В убийстве царской семьи определенно приняли участие: Я.М.Юровский, Г.П. Никулин, М.А. Медведев (Кудрин), П.С. Медведев, П.З. Ермаков, С.П. Ваганов, А.Г. Кабанов, В.Н. Нетребин. В числе расстрельщиков мог быть еще только один человек, не более. Мы видим восемь установленных убийц, хотя в некоторых воспоминаниях называется 11, по числу казненных. Роль “латышей”, “команды внутренней охраны”, оказалась в итоге незначительной, вспомогательной. Следовало бы обратить внимание на слова бывшего помощника коменданта и начальника внутренней охраны, одного из руководителей расстрела — Никулина: “Нас было исполнителей восемь человек: Юровский, Никулин, Медведев Михаил, Медведев Павел — четыре, Ермаков Петр — пять, вот я не уверен, что Кабанов Иван (имя названо неточно, надо — Алексей.— И.П.) — шесть. И еще двоих я не помню фамилий”. Мы назвали эти две фамилии: Ваганов и Нетребин.

Вернусь к данному выше читателю обещанию и рассмотрю вопрос о Я.М. Цельмсе (Цельмо) и его команде. Юровский в специально составленных в 1922 г. воспоминаниях — “Свидетельствую” — написал: “…я организовал внутреннюю охрану, назначил новых пулеметчиков, одного из них я особенно помню, товарищ Цельмс (латыш)”. Речи об участии Цельмса в убийстве у него не идет, о нем говорится как о человеке, взятом в охрану на начальствующую роль в дни, предшествовавшие расстрелу. Слова Юровского можно понимать как о назначении Цельмса начальником “по пулеметам” и как собственно во внутреннюю охрану, и как в охрану вообще. Привлеченные в охрану латыши находились в подчинении Свикке. Он оказался в роли лидера латышей в Екатеринбурге и на Урале. 30 июня 1918 г. в городе была “учреждена группа коммунистов-латышей”, избран ее “временный комитет”. Был затем создан печатный орган латышских коммунистов — газета “Вперед”. Под редакцию газеты, типографию ее и штаба Уральского военного округа был выделен поезд, который затем уходил вместе с эвакуировавшимися областными советскими организациями в Нижний Тагил и в Пермь. Комиссаром типографии был Я.М. Свикке. В его распоряжении была команда, начальником которой при отходе поезда к Перми был Я.М. Цельмс. В его команде состояли некоторые латыши из списка Свикке. Более позднее свидетельство Юровского — его доклад старым большевикам в Свердловске 1 февраля 1934 г. В одной из стенографических записей-расшифровок, упорно упускаемых публикаторами, было сказано: “…взял несколько работников из ЧК, например т. Иона…”. Сказано это в связи с доставкой в дом Ипатьева внутренней охраны. Взял “Иона”? Стенографистка так на слух вполне могла воспринять и зафиксировать имя Цельмса — “Ян”. В доме Ипатьева при Юровском Цельмс находился. Может быть, он действительно ведал всеми пулеметными точками — внутренней и внешней охраны? А может быть, он был назначен командиром расчета — пулеметной точки на колокольне Вознесенского собора, что напротив дома Ипатьева? Она была 5-й, чрезвычайно засекреченной, и о ней не смог получить сведения даже Н.А. Соколов. Церковь в те дни, видимо, была закрыта, не функционировала, ее служители удалены. Возможности пулеметчиков на колокольне, господствовавшей над всей Вознесенской горкой-площадью и округой, в случае нападения были исключительно велики. Мог ли Цельмс участвовать в расстреле? Юровский прямо на этот вопрос не ответил.

Но вот свидетельство о “Яне” другого участника расстрела — П.З. Ермакова. На двукратном допросе в Управлении Госбезопасности по Свердловской области, где врать было опасно, в августе 1946 г. Ермаков на вопрос об убийцах царской семьи отвечал: “В числе непосредственных исполнителей указанного приговора-расстрела царской семьи Романовых (…) мы втроем: начальник охраны Юровский, заместитель командира латышского красногвардейского отряда Ян и я, Ермаков”. Здесь речь идет явно о латыше “Яне” определенно как об убийце, со всей очевидностью — о Цельмсе.

В литературе встречается попытка связать заявление П.З. Ермакова о взятом им с собой “латыше” Свикке. В книге Г.Б. Зайцева “Романовы в Екатеринбурге” цитируются воспоминания Ермакова насчет взятого им “латыша” и заявляется: “этот “др. латыш” нам тоже известен: Ян Мартинович Свикке — Родионов в 1964 год утверждал, что именно он, а не Юровский, был главным ответственным лицом за расстрел Романовых и что это поручение он получил лично от Ленина”.

Заблуждение, связанное с неизученностью вопроса. Для уральских лидеров, фактического руководителя облЧК, кроме того, зама комиссаров военного и юстиции области Юровского Свикке, действовавший уже под своей фамилией, не был величиной. Ермаков его посчитал всего лишь командиром латышского отряда. Речь должна идти об одном из исполнителей, подчиненном Юровского — Цельмсе. Имена и отчества Свикке и Цельмса, между прочим, совпадали (оба Яны Мартиновичи).

На основе всех приведенных данных можно прийти к выводу: в июльские расстрельные дни в охране состоял Я.М. Цельмс и он был включен в состав исполнителей в числе других латышей-чекистов внутренней охраны. Их количество Кабанов определял в 4 человека. По всем данным, 2—3 из них отказались участвовать в расстреле. И без них расстрельщиков, с прибытием М. Медведева, Ермакова и Ваганова и включением в число исполнителей другого Медведева — Павла из внешней охраны, оказалось достаточно. Все ли латыши отказались участвовать в расстреле? Если даже не двое, а трое, то четвертый участвовал. Поскольку Ермаков назвал Яна, можно считать, что Цельмс не был в числе “отказников”, был расстрельщиком. А если был им, то поименный список может быть расширен до девяти: Я.М. Юровский, Г.П. Никулин, М.А. Медведев (Кудрин), П.З. Ермаков, С.П. Ваганов, А.Г. Кабанов, П.С. Медведев, В.Н. Нетребин и Я.М. Цельмс. Под очень большим вопросом — студент-горняк. Полагаю, что он был использован в доме Ипатьева в течение лишь нескольких суток после расстрела и только как специалист по драгоценностям.

Как видим, расстрел царской семьи был произведен группой, состоявшей почти полностью из русских, с участием одного еврея (Я.М. Юровского) и, вероятно, одного латыша — Я.М. Цельмса.

Опубликовано в журнале: «Урал» 2003, №9