Великая, неизвестная и оболганная. К столетию начала Первой мировой войны

Франция буквально взмолилась о спасении Парижа. И император Николай II пошел на шаг, который нельзя было делать: нельзя наступать, не отмобилизовав войска. Но русские стали спасать Францию от оккупации.

Протоиерей Александр Ильяшенко

Протоиерей Александр Ильяшенко:

Здравствуйте, дорогие друзья! Мы рады вас приветствовать в нашей исторической гостиной. У нас наш верный постоянный друг и гость – историк Владимир Михайлович Лавров.

Профессор Владимир Лавров:

А я рад быть на вашей передаче.

Протоиерей Александр Ильяшенко:

Очень приятно. Хочу подчеркнуть: как важно, что наши встречи стали традиционными. Это особо дорого и накладывает особый теплый отпечаток на наше сотрудничество. И сегодня мы хотим коснуться очень острой темы. Мы ее обозначили: Великая, неизвестная и оболганная, к столетию Первой мировой войны.

Немецкая идея блицкрига

В свое время я учился в советской школе, и для меня Первая мировая война в соответствии с нашей тогдашней пропагандой была явлением каким-то постыдным, о котором как бы даже не хотелось и думать. Но интерес к исторической правде был и в советское время, и стали появляться работы, которые проливали правду на те далекие события, и оказалось, что это действительно великая война. Война практически выигранная, но при этом профессионально, всесторонне, абсолютно незаслуженно оболганная.

И хотелось бы, Владимир Михайлович, обратиться к вам с таким вопросом. Первого августа отмечается столетие начала Первой мировой войны. Наше участие во Второй мировой – это Великая Отечественная война, но как назвать наше участие в Первой мировой? Что это за война – империалистическая, несправедливая с обеих сторон, как мы проходили в школах и вузах в советское время, или это тоже Великая Отечественная война?

Профессор Владимир Лавров

Профессор Владимир Лавров:

Действительно, мы проходили, что война империалистическая, несправедливая, и потом началось постепенное открытие для себя этой войны. Открытие, что было все вовсе не так, как мы изучали в советской школе, в вузе.

Если говорить о том, как ее называть, то тогда называли Великой, иногда Отечественной, все это было. И сейчас, уже знакомясь с документами, уже имея возможность сказать правду, понимаешь, что Россия спасла Европу, а может быть и не только Европу, приняв на себя основной удар кайзеровских агрессоров.

Здесь очень важно понимать, что Германия образовалась позже других крупных стран. Образовалась она в результате военных действий, в результате военной победы Пруссии, и это заложило какой-то код, уверенность, что крупные проблемы можно решать агрессией, насилием, вооруженным путем. Германия пыталась добиться своего, захватить колонии, пробиться в ряд самых могущественных стран с помощью силы, но на пути встала Россия. Основной удар пришелся по нашей стране. Россия этот удар приняла, остановила агрессора, причем не просто остановила, а в 1914-ом году спасла Францию, ведь Франция была разгромлена, потерпела военное поражение.

Откуда у немцев родилась эта идея блицкрига? Дело в том, что Германия вместе с союзниками, с Австро-Венгрией, намного уступала России с союзниками – с Францией, с Великобританией – уступала в экономике, уступала в финансах, уступала в сырьевых запасах, в людских ресурсах, многократно уступала. То есть если война затянется, то германские агрессоры обязательно проигрывают. И вот отсюда идея блицкрига.

Немецкие генералы понимали: длительную войну проигрываем. И даже срок просчитан: России с ее огромными просторами нужно два месяца, чтобы мобилизовать армию. Вот это время, два месяца нужны были Германии, чтобы разгромить Францию. То есть немецкие генералы просчитывали, что на два фронта воевать не могут. С запада у Германии была Франция, с востока Россия, нужно было кого-то уничтожить. Два месяца после нападения на Россию активных действий немцы не планировали на востоке, два месяца Россия мобилизуется, и за два месяца надо разгромить Францию. И они ее разгромили!

Но тут Франция буквально взмолилась о спасении Парижа. И император Николай II пошел на шаг, который нельзя было делать ни по каким учебникам, ни по какой военной теории нельзя наступать, не отмобилизовав войска. Но стали спасать Париж, Францию от оккупации, перешли совершенно неожиданно в наступление в 1914-м году, в удачное наступление, на чужой территории. Немцам пришлось перебросить на восток войска из-под Парижа. Париж русские спасли, Францию спасли, но мы оказались лицом к лицу с отмобилизованной немецкой армией, а у нас мобилизация еще не завершена. И тут у нас начались сложности: начались большие потери, началось отступление. Какое неожиданное начало войны. Но уже 1914-й год мы заканчивали тем, что блицкриг против Франции провалился.

И тут немецкие генералы думают дальше: раз провалился блицкриг против Франции, а длительную войну Германия вести не может, значит, необходим блицкриг против России. Ставится задача – в 1915-м году разгромить (путем опять же блицкрига) Россию. Происходит немецкое наступление на восточном фронте. И ситуация сложилась тяжелая, настолько тяжелая, что главнокомандующий великий князь Николай Николаевич впал в сильное расстройство, был деморализован, даже прослезился, прося об отставке у императора. Тогда все переживали, как это так, мы отступаем? Хотя это были дальние рубежи.

Главнокомандующим становится сам император

И вот в августе 1915 года император Николай II принимает решение возглавить армию. Это было исключительно ответственное, очень непростое решение. Многие министры высказались против, прямо говорили императору: «Мы против». Против была и вдовствующая императрица Мария Федоровна. Они приводили два серьезных довода: первый заключался в том, что, если главнокомандующим становится сам император, то любая неудача – кто виноват? Император! Второе, о чем говорили, выступая против, заключалось в том, что, а вдруг какие-нибудь революционные события? Ставка не в столице, ставка будет в Могилеве. Если что-то происходит, – главы государства в Петрограде нет. Так, кстати, и произойдет. То есть имелись очень серьезные доводы против того, чтобы Николай II принял на себя командование.

Но, с другой стороны, а кем заменить великого князя Николая Николаевича? Какого-то выдающегося полководца, каким являлся, скажем, Кутузов в 1812 году, не было. И подобного Барклаю-де-Толли не было. Кого вместо великого князя, вместо Романова? Очень деликатная ситуация. А в массовом сознании, особенно рядовых солдат, да и офицеров, было: кому как не царю возглавить армию? Поэтому получалось, что царю нужно взять на себя эту ответственность. И он ее взял.

Император Николай II не был великим полководцем, он был полковником. Непосредственно руководство он доверил генералу Алексееву, который возглавлял генеральный штаб. Но Николай II успокоил и сплотил генералов, которые уже стали поддаваться панике, внес уверенность в победу. И наступление немцев удалось остановить!

Осенью 1915-го года немцы были остановлены на дальних рубежах. Ни у Петрограда немцев не было, ни у Москвы, ни к Царицыну – будущему Сталинграду – немцев не пустили, ни к Кавказу, ни к Киеву даже. То есть дальние рубежи. И для людей, способных мыслить стратегически или, можно сказать, исторически, стало ясно уже в конце 1915-го года, что войну мы выиграли! Оставался вопрос, когда она закончится и какой ценой? Блицкриг опять провалился: в 1914-ом году провалился блицкриг против Франции, а в 1915-ом против России; и Германия обречена, но это понимали далеко не все.

Николай II принимает решение возглавить армию

Нужно ли было спасать Францию?

Протоиерей Александр Ильяшенко:

Владимир Михайлович, можно я немножечко возражу? Попробуем взглянуть на события с нашей точки зрения, когда мы знаем то, что произошло. Во-первых, мы знаем, что Англия и Франция охотно Россию бросили, когда грянула революция. То есть, мне кажется, что удачная попытка спасти Францию – это некий донкихотский шаг.

Второе, мы знаем то, что в результате произошла революция, но если бы Германия разгромила Францию, как показывает опыт Второй мировой войны, Великой Отечественной, Россия один на один со всей Европой выстояла. Причем, начиная с гораздо худших начальных условий: разгромлен высший командный состав, офицерский корпус, промышленность не на том уровне, на каком была в царской империи, и так далее.

Я могу это проиллюстрировать таким образом: известно, что в 1910 или 1912 году была принята большая военно-морская программа. Она была рассчитана на 20 лет, где-то в 1930 году она должна была быть закончена. По программе в течение 20 лет должен был создан флот, который по плану к 1930 году превосходил бы флот Англии 1939 года по факту. То есть у нас еще было девять лет флот усиливать. Но даже в 1939 году Англия не могла содержать такой флот, который могла себе позволить Россия.

Значит, если бы Россия не спасла Францию, и, мне кажется, очень жаль, что она это сделала, то Россия оказалась бы один на один с этой супермощной великой державой Германией. Но тогда у внутренней оппозиции не было бы таких оснований вести свою разрушительную пропаганду. Тогда это почему-то не воспринималось как предательство. На самом деле, как опыт истории показывает, Россия и в одиночку смогла бы справиться с Австро-Венгрией и Германией.

И что было бы, если бы не стали спасать Францию, и выиграли бы войну у Германии, и не было бы революции, и Россия бы развивалась тем путем, которым она шла, вступая в войну?

Профессор Владимир Лавров:

Важный и очень интересный вопрос. Надо ли было спасать Францию? Французы нам благодарны не были. И сейчас не благодарны. Когда потребовалась помощь уже со стороны Франции, она нам в 1917-м, 1918-м и последующих годах ее не оказала; наоборот, она пыталась разделить Россию, пыталась урвать выгодные территории с полезными ископаемыми, стратегически важные, все это так.

Но давайте вот о чем подумаем. Так или иначе, Франция оттягивала на себя значительные немецкие силы. То есть с самого начала мы имели то, что потом во Вторую германскую назовут вторым фронтом. То есть, сохранив Францию, мы сохраняли второй фронт, который оттягивал на себя очень большие немецкие группировки. Если бы все это было переброшено на восточный фронт, то соответственно наши потери были бы намного больше.

Давайте вспомним следующую войну, ведь как Сталин пытался создать этот второй фронт! Как он добивался этого от союзников, от Соединенных Штатов, от Великобритании; как они обещали, как обманывали. И только летом 1944 года открыли на территории Франции. Как не хватало второго фронта в 1941-м, в 1942-м, в 1943-м, а тогда, в 1914-м, он был. То есть вопрос – спасать или не спасать Францию – непростой. Французы, конечно, не заслужили, чтобы мы их спасли, но у этого был свой смысл.

И еще здесь поставлен вопрос о силе сторон. У нас была принята программа перевооружения, особенно по сухопутным войскам – мы ее должны были закончить к 1917 году. То есть в 1917 году наша армия становилась технически более мощной, чем немецкая; мы становились непобедимыми в 1917 году. И когда это докладывали кайзеру, говорили о чем? Что такая программа перевооружения, реальная, поскольку Россия на первом месте в мире по темпам экономического развития. То есть нападать надо сейчас, пока мы не стали слишком сильными. Наша потенциальная сила, наше успешное развитие провоцировали на нас напасть.

Здесь интересно и важно сравнить с ситуацией, которая была в 1940–1941 годах, когда этот фактор тоже имел очень большое значение, только иначе. Нашлись немецкие генералы, которые выступали против нападения Гитлера, в том числе сам министр обороны, командующий сухопутными войсками, то есть солидные военачальники; они говорили, что с Россией воевать нельзя. А Гитлер им отвечал, что в результате сталинских репрессий обезглавлен командный состав Красной армии, и Красная армия слаба, поэтому нельзя ждать, когда подготовят новых высокопрофессиональных командиров, надо нападать пока мы слабые.

Перед Первой германской для кайзера Вильгельма II вопрос войны и мира сводился к тому, что надо нападать, пока Россия не стала непобедимой. А для Гитлера – надо нападать, пока советские войска слабые. Как это по-разному может быть, но враг тот же. Это Германия, немецкий национализм, который возрос из успешного опыта создания силой объединенной Германии. Здесь историческая ошибка Германии в XX веке.

Протоиерей Александр Ильяшенко:

Вы говорите о том, что написал Тютчев:

«Единство, – возвестил оракул наших дней, –
Быть может спаяно железом лишь и кровью…»
Но мы попробуем спаять его любовью –
А там увидим, что прочней…

Действительно, немцы хотели победить своим порядком, своей твердостью, своей организованностью, но, Владимир Михайлович, это касается Великой Отечественной войны. Но можно параллель провести и с Первой мировой. Ведь в 1944 году Россия в одиночку сокрушила Германию с фантастическим темпом, в 1944 году наступали быстрей, чем немцы в 1941, но это потому, что сложился настоящий, победоносный, исключительно высокопрофессиональный командный состав. Но такой командный состав был в и 1914 году. Если бы тогда остались один на один, то, я думаю, может быть, был бы какой-то период отступления, какого-нибудь противодействия, а потом такое решительное наступление как было в 1944 году.

Император Николай II, католический священник и сопровождающие их лица в районе боевых действий. 1915 год. Вид братских могил Первой мировой войны.

Если бы ситуация была катастрофической…

Профессор Владимир Лавров:

Парадокс истории в том, что, казалось бы, с одной стороны, хорошо, что остановили немцев на очень дальних рубежах, а, с другой стороны, именно это позволило народу нормально жить, говоря об обыденной жизни, ходить в магазины, покупать все, что хочешь. Даже во время войны никаких тебе карточек, то есть расслабились, не понимали угрозы… Если бы ситуация была катастрофической, как она была в 1941 году, если бы Петроград был окружен, как Ленинград, то было бы не до съездов Советов, не до Февральской, не до Октябрьской революций!

Протоиерей Александр Ильяшенко:

Не до всяких там Дум, как Милюков говорил, «что это – глупость или измена» во время войны. Это просто призыв к бунту, к государственному перевороту. И, к сожалению, продолжали либеральничать.

Профессор Владимир Лавров:

Это тоже очень важный исторический урок. Ведь ничего подобного даже в демократических Великобритании и Франции не допускалось. Про Германию, Австро-Венгрию даже говорить не приходится. Но у нас при царе была даже излишняя демократия. То есть можно было выступать в Государственной Думе во время войны, в ноябре 1916 года, и абсолютно голословно обвинять императрицу в государственной измене, премьер-министра – в государственной измене, и за это ничего не было. Конституционного демократа Милюкова (кстати, талантливого историка) за эту ложь, клевету не удалили даже ни с одного заседания.

Протоиерей Александр Ильяшенко:

Вполне можно было бы куда-нибудь на Дальний Восток отправить – повышать благосостояние страны или на передовую было бы лучше.

Но наш лимит исчерпался, именно лимит времени, потому что тема неисчерпаема, мы только, мне кажется, во вкус вошли, ее обсуждая. Я должен, к сожалению, прервать беседу, в надежде, что мы продолжим обсуждение этих интереснейших вопросов и вновь встретимся с нашими дорогими слушателями в эфире. Я хочу поблагодарить Вас, Владимир Михайлович, как всегда, за интереснейшую, содержательную, такую глубокую беседу и надеюсь на продолжение наших встреч.

Профессор Владимир Лавров:

Спасибо большое.