Николай II Последний русский император
Россия Николая II – империя несбывшихся надежд
Минуло 90 лет со дня бессудного убийства в Екатеринбурге семьи последнего российского императора. Для многих эта годовщина стала очередным поводом задуматься над нереализованными историческими альтернативами России в прошлом столетии.
Революция 1917 года была полноправной преемницей революции 1905-1907 гг. Власти Российской империи имели в своём распоряжении 10-12 лет на исправление той ситуации, что однажды уже привела государство на край гибели.
Из неэффективности государственного механизма, проявившегося в феврале 1917 года, делают двоякие выводы. Одни считают, что роковая ошибка Николая II – медлительность в проведении нужных стране реформ (имеются ввиду либеральные реформы – создание парламента и введение конституции). Другие (едва ли их меньше) уверены, что Николай II просто был недостаточно жесток в подавлении революции, миндальничал с врагами режима, тогда как их надо было бы расстреливать десятками тысяч и загонять на каторгу миллионами, как это потом делали, придя к власти, сами революционеры…
Прежде чем говорить об актуальности либеральных реформ для России начала ХХ века, давайте вспомним про лозунги революций начала того века и про то, какой строй установился в России в их итоге. Ударной силой революции были крестьяне и промышленный пролетариат (а в 1917 году к ним добавились «крестьяне в серых шинелях» – многомиллионная Русская армия). Что они требовали в 1905 году? Земли и воли, улучшения условий труда. В 1917 году, кроме того, – ещё мира и рабочего контроля над производством. Парламент, многопартийность, конституция – все эти лозунги если и присутствовали, то как дежурная фразеология. Своей борьбой в 1905-1907 годах крестьяне и рабочие помогли завоевать политические свободы горстке политиканов из буржуазной интеллигенции. Поэтому-то в 1917 году они перешли к требованию «Вся власть – Советам!», то есть к требованию прямого народовластия, помимо парламентского представительства, ибо в последнем, по их убеждению (верному), большинство неизбежно досталось бы буржуазным политикам.
Ну, а когда революционные бури улеглись, новый строй далеко превзошёл прежнюю монархию своим авторитаризмом. Советский «парламент» стал играть чисто декоративную функцию. Что же приобрели те классы, которые шли в революцию? В первую очередь, возможность для социального роста.
Советский строй создал многочисленные лифты социальной мобильности. Широкий и равный доступ к образованию, к пользованию культурными достижениями мировой цивилизации, к государственной службе и должностям – всё это определяло прочность советского строя (он и рухнул, когда отступил от принципов равенства).
Следовательно, насущным в начале ХХ века для большинства российских подданных был вовсе не вопрос свободы, а вопрос равенства.
Реформы, требовавшиеся стране, должны были иметь, в первую очередь, социальный, а не политический характер. Это была бы отмена сословных привилегий и ограничений по факту рождения. Необходимо было вернуться к петровскому (фактически старомосковскому) принципу обязательной службы дворянства, вообще, сделать дворянство отличием, даруемым только за службу. И эти реформы, теоретически, можно было проводить не ослабляя, а напротив, усиливая авторитарное начало. Константин Леонтьев в 80-е годы XIX века, провидя неизбежность победы социалистических идей, выдвинул такую парадоксальную, на первый взгляд, формулу: «Русский Царь – во главе русского социализма».
Можно ли винить Николая II в том, что он не стал «революционером на троне»? Госаппарат достался ему в готовом виде от предшественников. Конечно, такой госаппарат не был способен справиться с задачей подобного масштаба. Да и то ведь – идей Леонтьева в тогдашней России почти никто не разделял: уж больно экзотическими они казались, а бюрократам и подавно.
И что мог сделать один Император, не имея в своём распоряжении администраторов с необходимым масштабом стратегического мышления?
Да и задайся он такими целями – не внесла бы его попытка смуту в государство значительно раньше, чем смута наступила фактически? Всесильная элита его бы просто не поняла и с порога отвергла бы такие реформы.
Но отрицать, что Николай II совсем ничего не делал в этом направлении – значит грешить против истины. Указом от 5 ноября 1905 года были отменены все сословные преимущества и ограничения при прохождении государственной службы и оставлен единственный ценз – образовательный. Уже в думский период прорабатывались законопроекты, имевшие целью полную отмену сословных градаций в правах. Уравнивались и права подданных различных вероисповеданий. В 1915 году была отменена черта осёдлости евреев. Здесь можно посетовать лишь на то, что созданный в 1906 году парламентский механизм принятия законов зачастую становился тормозом проведения актуальных реформ. Создание Государственной Думы, ставшей пятым, причём явно проколотым, колесом в механизме управления Империи, являлось не запоздалым, а очевидно преждевременным.
Мог ли Царь проводить реформы всё-таки хоть немного быстрее? Тогда он должен был бы беспрерывно понукать неповоротливый правительственный аппарат. Был бы результат при этом лучше – весьма сомнительно. Искусственное ускорение процесса может привести к непредсказуемым негативным последствиям.
Медленность, основательность Николая II в принятии решений о тех или иных изменениях в государственном и социальном строе характеризуют глубочайшую государственную ответственность последнего Царя. Он не желал поступать с Россией как с объектом эксперимента.
О той же ответственности свидетельствует и то упорство, с которым Государь до последнего момента противился требованию оппозиции о создании ответственного перед Думой правительства. Он знал, что непопулярная отечественная буржуазия будет неспособна удержать власть, что её недолговечное господство обернётся для России хаосом и смутой. Это и подтвердилось блестяще в деятельности злополучного Временного правительства, составленного из цвета (!) российского политического класса того времени.
Государственную недееспособность российских либеральных кругов ярко иллюстрирует эпизод из истории I Думы. Тогда Николай II одно время всерьёз подумывал о том, чтобы назначить правительство по соглашению с победившей на выборах партией конституционных демократов (кадетов). Лидер кадетов Милюков вспоминал, что в июне 1906 года с ним вёл переговоры Д.Ф.Трепов – тогдашний дворцовый комендант, особа, приближённая к Императору. Трепов от имени Царя соглашался составить правительственный кабинет в основном из кадетов (за исключением министров иностранных дел, военного, морского и министра двора, с чем и Милюков был согласен). Но в обмен он предлагал кадетам отказаться от их требования амнистии всем политзаключённым (включая осуждённых за терроризм) и в специальной декларации осудить политический террор. Милюков отказался, и его партия навсегда потеряла единственную возможность провести либеральное преобразование России в соответствии со своей программой (не считать же такой возможностью время после февраля 1917 года, когда в обстановке хаоса было уже не до реформ). Показательно, что и многие годы спустя Милюков считал свою тогдашнюю позицию правильной. Революция и вынужденная эмиграция ничему его не научили.
Ну и как было Царю разделять власть с такими безответственными людьми?! А ведь это была элита русского либерализма!
Но неправы и те, кто готов порицать Царя за недостаточную жестокость в борьбе с революционерами. Эти люди ставят знак морального равенства между монархией и её врагами и этически ничем не отличаются от своих оппонентов, руководствующихся «революционной целесообразностью» (они, в данном случае, «контрреволюционной»). Если бы Царь поступал так, как они сейчас советуют, чем бы монархия отличалась в лучшую сторону от революционного терроризма?
Главным источником формирования слухов о безволии Царя служили разочарования некоторых лиц, обойдённых при назначении на вакантную должность министра. Николай II обычно проводил собеседование с кандидатами. Те представляли ему своё видение того, что намеревались сделать на министерском посту. Царь всегда внимательно выслушивал, и у собеседника оставалось впечатление, что его доклад произвёл впечатление на Царя, и что дело идёт к заветному назначению. А через несколько дней такой кандидат натыкался в газетах на фамилию человека, уже назначенного на эту министерскую должность. И разочарованный чиновник начинал распространять байки о том, что его перед Царём оговорили нехорошие люди, что Царь, стало быть, легко меняет своё мнение под чужим влиянием, и т.д. Высший петербургский свет, в котором фрондирование давно уже было чуть ли не признаком хорошего тона, с готовностью подхватывал эти сплетни, разносил их по салонам и ресторанам, приукрашивая своими деталями. А Царь ведь просто выбирал подходящую кандидатуру.
Те или иные поступки Николая II диктовались его внутренними убеждениями, зачастую малопонятными для тогдашних представителей политического класса, воспитанных, в большинстве своём, в духе скепсиса и рационализма, даже для многих монархистов.
Принимая какое-то решение, Царь всегда имел волю провести его до конца. Это особенно отчётливо проявилось в истории с принятием верховного командования Русской армией в 1915 году.
Многие, как, например, генерал А.А.Брусилов, и впоследствии были склонны отрицательно расценивать этот шаг Николая II, забывая, что после вступления царя в должность Верховного Главнокомандующего Русская армия перестала терпеть поражения на фронтах.
Можно встретить утверждения, что пребывание Николая II в Ставке ВГК в Могилёве лишило его возможности получать своевременные сигналы о настроениях в столице и адекватно руководить государственным аппаратом в критической ситуации. Это, дескать, и привело к тому, что в феврале 1917 года вспыхнули и разрослись беспорядки, приведшие к революции.
На самом деле, с точки зрения контрреволюционной стратегии, перенос царской резиденции из Петрограда был мудрым шагом. Ибо при возникновении беспорядков в столице Государь какое-то время оставался вне ударов революционной стихии. Это время как раз и можно было использовать для собирания сил и подавления бунта. Причина, почему этого не произошло, заключается в другом – в предательстве тех, на чью верность в подобном случае Николай II полагался.
Характерны в этом плане воспоминания Брусилова, показательные как отражение психологии людей того времени и определённого класса. Видимо, Брусилов, диктуя этот отрывок, не особенно заботился о том, как он будет выглядеть в глазах соотечественников, поскольку позиционирует себя соучастником открытой государственной измены:
«Я получал из Ставки подробные телеграммы, сообщавшие о ходе восстания, и наконец был вызван к прямому проводу Алексеевым, который сообщил мне, будто вновь образованное Временное правительство объявило ему, что, в случае отказа Николая II отречься от престола, оно грозит прервать подвоз продовольствия и боевых припасов в армию (у нас же никаких запасов не было); поэтому Алексеев просил меня и всех главнокомандующих телеграфировать царю просьбу об отречении. Я ему ответил, что со своей стороны считаю эту меру необходимой и немедленно исполню».
Нет нужды долго объяснять, что в подобной ситуации военачальник такого ранга был обязан принять все меры для низложения и ареста Временного правительства, осмелившегося выдвинуть подобный ультиматум воюющей армии. Другое дело, что описание эпизода Брусиловым не подтверждается никакими другими источниками. Но сам факт такой фантазии достаточно показателен.
Часто встречаются утверждения, что Николай II мало понимал в военном деле, а реальным мозговым центром Ставки в это время был начальник штаба генерал М.В.Алексеев. Тот же Брусилов оценивал руководство Алексеева отрицательно, считая способности начштаба Главковерха весьма низкими и ставя именно ему (не Николаю II!) в вину нереализованные возможности кампании 1916 года.
Однако у Николая II имелись свои взгляды на стратегию наступательных операций, что выразилось в неосуществлённом плане летней кампании 1917 года. Царь предлагал сосредоточить основные усилия на разгроме союзников Германии – Турции и Болгарии. Для этого планировалось осуществить десантные операции (благо, Русский флот господствовал на Чёрном море) под Константинополем и в тылу германского фронта в Румынии. Также Царь считал нужным активизировать совместные с армиями Антанты операции на Балканском (Салоникском) фронте.
Проникновение в «мягкое подбрюшье» Германии – в Турцию и на Балканы – должно было лишить противника важнейших ресурсов, необходимых для ведения войны, и пошатнуть всю его систему стратегической обороны. Годом позже так и произошло! Прорывы западных союзников под Салониками и на Палестинском фронте привели к тому, что весь Четверной союз рухнул как карточный домик в считанные месяцы. Только России уже не было среди победителей…
План Николая II был построен на фундаментальном положении стратегического искусства – бить противника там, где он слабее всего. Но его военачальники предпочитали действовать по шаблону.
Тяжёлые потери в боях у озера Нарочь и на реке Стоход ничему не научили ни Алексеева, ни Брусилова. На 1917 год снова было запланировано лобовое наступление на сильные германские позиции в Прибалтике, Белоруссии и Галиции. Впрочем, учитывая роковую роль Ставки в февральские дни, это уже мог быть сознательный саботаж.
Мог ли Николай II настоять на принятии своего плана? Наверное, мог. Вот только стали бы генералы его выполнять, будучи убеждены в его неправильности? Что бы сделали вы, если бы ваше предложение было единодушно отвергнуто специалистами? Генералы и были такими специалистами в вопросах стратегии, чей профессионализм (во многом, как оказалось, дутый) Николай II не мог не принимать во внимание. Он поступил также, как и мы сами сделали бы в подобном случае – подождал бы до лучших времён, когда сама реальность убедит оппонентов в их неправоте.
И можно быть уверенным, что если не в 1917-м, так в 1918-м война бы окончилась победой России. Ведь смогли же союзники победить, уже не имея поддержки со стороны России!
А вот желали ли союзники победы вместе с Россией? Это отдельная тема. Здесь же хотелось акцентировать внимание на нескольких наиболее характерных вопросах, чаще всего использующихся для оценки деятельности Николая II, и показать несостоятельность некоторых расхожих суждений о решающей ответственности последнего Императора за революцию.
Ярослав Бутаков, кандидат исторических наук
